На днях коллеги отпраздновали 75-летний юбилей профессора факультета филологии и искусств СПбГУ В.В. Колесова. На своей родной кафедре русского языка он трудится уже больше полувека.
Один характерный эпизод всплыл где-то в середине нашей беседы. Мы говорили о разных гранях русского языка, но внезапно Владимир Викторович вспомнил, как он ходил за грибами:
– Идешь, бывало, по лесу, собираешь грибы, и вдруг видишь: прекрасный стоит боровик, огромный такой! Уже наклонился, уже протянул к нему руку – вот-вот, казалось, сорвешь, положишь в корзинку… И в эту самую минуту твой мозг сверлит мысль: «А ведь вот как надо бы вопрос этот поставить – иначе, не так, как прежде…» И ты проходишь мимо боровика! Отворачиваешься от гриба, забыл о нем – и идешь себе дальше, пытаясь найти новое решение, с другой точки зрения рассмотреть проблему – например, падения редуцированных гласных…
Увлеченность исследованиями – характерная черта научной работы профессора В.В. Колесова. Поэтому ученый в нем легко «отодвигает» грибника. И яркий боровик остается вне поля его зрения – красота гриба меркнет перед искрой внезапной мысли, а лесная тропинка ничуть не хуже ведет размышления ученого, чем университетский коридор.
– В науке процесс для меня – все, а конечная цель – ничто, – продолжает Владимир Викторович. – Работу над обеими моими диссертациями насильно прекращали – просто-напросто отбирали у меня текст. М.А. Соколова, научный руководитель моей кандидатской, говорила: «Нет, все, все, больше уже ничего на надо! Пора сдавать…» Про докторскую то же самое сказало факультетское начальство: мол, давай заканчивай. И, наверное. Правильно это было – а то бы я их писал и писал до сих пор…
Аромат истории пропитал душу
С чего начался его интерес к русскому языку? С «запойного» чтения в школьные годы.
– В школе я читал всюду, в любых условиях и при любых обстоятельствах, дышал запахом свежей типографской краски. Сопоставляя разные контексты, я замечал интересные подробности речи… И все это вызывало у меня страшное любопытство. Две книги поразили меня тогда больше всего: «Гулящие люди» Чапыгина и «Петр Первый» А. Толстого. Аромат XVII века, аромат истории так пропитал мою душу, что я, между прочим, и стал историком. Хотя поначалу хотел быть литературоведом: детские мечты о литературе. Но на втором курсе понял, что литературоведение– слишком неглубокое знание о языке, он скользит по поверхности фактов. И тогда я, естественно, перекочевал в лингвистику.
Любопытная подробность: золотой медалист Владимир Колесов послал документы на филфак ЛГУ и – одновременно – МГУ. Получив первым положительный ответ из ЛГУ, абитуриент быстро собрался и поехал в Ленинград. А на следующий день пришло письмо из Москвы – уже не застало его дома… Повернись судьба иначе, и ленинградская школа русистики не досчиталась бы одного из ведущих историков языка, а московская – его, возможно, приобрела бы…
– Замечу, в ленинградской школе русистики история имеет первостепенное значение, – объясняет В.В. Колесов. – А в московской школе искони занимались синхронией, то есть функцией языка в данный момент. Но когда занимаешься языком в синхронии, не можешь проследить ни начала, ни конца, и у тебя остается ощущение, что твое знание не конечно. Историк же языка дает суждение о перспективе, может строить прогнозы развития языка.
Согласитесь, в устах филолога утверждение «Теперь я историк» звучит парадоксально. Но на самом деле так оно и есть. Кандидатская диссертация В.В. Колесова (1962) была посвящена двум фонетическим явлениям древненовгородских говоров: истории фонемы «ять» и изменению цокания. Это была первая работа по исторической фонетике – после марровских времен. А докторскую диссертацию (1969) он написал по исторической акцентологии об ударении.
Делиться пережитым
Профессор В.В. Колесов – университетский преподаватель до мозга костей. Для него процесс преподавания, обсуждение новых идей со студентами – необходимая часть научной жизни.
– В академическом учреждении я бы работать не смог. Мне нужно дыхание зала. И глаза студентов, – признается Владимир Викторович. – Лекции я умел читать, это было моим любимым делом. Многие приходили с других кафедр. И студенты обычно не просто слушали – они направляли движение моей мысли. Такой взаимный «оборот» мыслей помогал отстояться наиболее важному. Вот вы мне задали несколько вопросов и пробудили во мне рой ассоциаций, вызвали желание откликнуться, тут посмотреть, в том убедиться, в другом – усомниться…
Главным образом я читал спецкурсы – каждый год новые. В этом сказывалась моя жадность к знаниям: всем, что я узнавал, я хотел поделиться со студентами. А когда читаешь курс только один раз, все свежо, сам только что пережил новые знания, все у тебя рождается в этот момент, когда ты читаешь лекцию – и это вдохновляет слушателя. Не понимаю, как можно годами бубнить одно и то же по истрепанной и замусоленной тетрадке. Честно скажу, я бы такого не вынес…
Может, поэтому практические занятия мне не очень-то нравились: хотя и их я вел: преподавал русистам-первокурсникам графику и орфографию, фонетику и фонологию. Диктанты диктовал, причем некоторые тексты помню до сих пор.
Одним из его студентов был писатель Михаил Веллер. Он очень точно обрисовал любимого профессора – дал его запоминающийся портрет в своей книге «Слово и судьба» (АСТ, 2008). «Михаил очень наблюдательный человек и тонко все подметил,» – считает герой очерка.
Коллеги и ученики профессора В.В. Колесова отмечают еще одну характерную черту его научной деятельности – одновременно и широту, и глубину исследований. Как ему это удается?
– Всеми проблемами я занимался последовательно вглублением в суть языка, но с постоянным возвращением. Я начинал с орфографии древних рукописей – с желанием узнать звучание живой речи. Потом перешел к интонации, ударению, затем к грамматике, к синтаксису и закончил, наконец, лексикой – потому что в слове сохраняется концепт национальной культуры. Как видите, это было постепенное развитие от формы к содержанию, к значению, к смыслу. И на каждом новом этапе я возвращался к предыдущему, обогащенный новые знанием, и углублял все то, о чем шла речь прежде.
Для тех, у кого есть мозги…
Профессор В.В. Колесов во время нашей беседы рассказал несколько историй о И.А. Бодуэне де Куртене. Рассказал так живо, как будто знаменитый филолог XIX века только что вышел за дверь кафедры или аудитории филфака:
– Бодуэн был очень находчивым. На заданный как-то вопрос «Как правильно сказать мЫшление или мышлЕние» он афористично ответил: «МышлЕние говорят те, у кого есть мозгИ, а мЫшление – у кого мОзги». А однажды на Бестужевских женских курсах девушка спросила Бодуэна: «Какие первые звуки произнес древний человек и как вообще развивался человек?» Иван Александрович вместо ответа… встал на колени и подошел к ней. Постепенно поднимаясь, стал издавать звуки, начал с заднеязычных, гортанных: «Хх… гг…кх…тт..бб..» А закончил, уже поднимаясь во весь рост: «Я вас люблю!» Вся история в одном жесте.
Так же, как Бодуэн де Куртене, В.В. Колесов – не только глубокий ученый, но и прекрасный популяризатор науки.
Очень ценны суждения профессора о науке как одной из фундаментальных потребностей человека и человечества.
– Наука – такая форма деятельности, в которой неудачников нет. Где бы ты ни работал, что бы ни сделал, что-то да подхватят другие. Все это будет постепенно отстаиваться, войдет в научную колею и потом станет вчерашним словом в науке… Время укрупняет события – и то, что сейчас нам кажется весомым, важным, будет сжиматься, сжиматься, – и останется только самое ценное, от каждого – его крупица.
Вот я говорил, что у нас великие предшественники, замечательные ученые. Но парадокс-то в ом, что сегодня мы знаем больше их, глубже, лучше, полнее. Потому что в каждой науке действует такая категория, как время, – и то, чего не знал И.А. Бодуэн де Куртене, сегодня для меня азы. Но это стало азами – благодаря Бодуэну, Шахматову, Срезневскому… А это все профессора нашего факультета! Может когда-то и о нас скажут: «Да, копошились там, в сумраке филфака. И чего наковыряли?.. Что же, может быть, какая золотинка и останется…»
Маргарита Голубева
Санкт-Петербургский университет. 2009. № 11. С. 48-50
