Эта книга еще раз должна показать, что основным содержанием классической русской философии языка является глубокое проникновение в сущность концепта, энергия которого, постоянно возобновляя содержательные формы словесного знака, преобразует культурные парадигмы в соответствии с требованиями времени и служит главным признаком национальной идентичности во времени и в пространстве её существования.
Попытка вместить понятие в значение слова кажется соблазнительной, но это «соблазн диавольский». Если слово есть знак со своим значением, можно утверждать, что значение слова, характеризуясь устремлением к понятию <…>, не включает в себя самого понятия или, во всяком случае, включает не только понятие и не все понятие.
В силу своего языка француз и англичанин могут признавать только реализованную, вещественную действительность, ибо для выражения нереальной собственной действительности у них нет слова. Этому соответствует склонность этих народов придавать значение только тому, что реализовано в твердых, определенных формах.
Утрата символического смысла происходит на всех языковых уровнях, отраженных в тексте, что определяется синкретизмом языковой формы, заложенной в тексте в момент его перевода. Символическое значение имела буквально каждая грамматическая форма, иногда – даже каждый графический знак, с помощью которого выражался тот или иной признак символа. Сегодня это восприятие текста утрачено.
Направление в развитии собирательности было различным. Это и совмещение в значении личного переживания субъекта (студъ, стыдъ) с осуждением со стороны общества (срамъ, соромъ); и вообще всякое лично ценимое в столкновении с общественно значимым (горе не беда, страхъ и ужасъ, радость и веселье); а также собирательно-слитное рассмотрение частного и общего (часъ и время), конкретного и абстрактного (правда-истина) или внутреннего и внешнего (чудо-диво, чудится-дивится) и пр.
В древнерусском сознании, еще не освободившемся от давления мифологических схем, каждая конкретная вещь представлена в последовательном развертывании речи, в дискурсе, аналитически: синкретически свернутый смысл логоса неуклонно разворачивается в повествовании мифа <…>. Тем самым древнерусская культура была, можно сказать, обречена на постоянное воссоздание и воспроизведение литературных текстов одного и того же смысла, поскольку это была основная – единственная – форма духовной организациикультурной парадигмы: только в развитии Текста могло раскрываться таинственное свечение слова-логоса.
Холодная рассудочность, отвлеченная от этических норм интеллигибельность, р а ц и о в его чистом виде, не овеянный теплым дыханием Духа, у восточных славян находились под подозрением, но оставались непременной принадлежностью всех еретических учений.
Семантическое раздвоение, коснувшееся почти каждого слова из числа наиболее важных по смыслу, не всегда совпадало с процессом удвоения форм. В зазоре между этими полюсами избыточности форм и бесконечности смыслов происходило становление символов. Символическое мышление, как известно, отражает общее в единичном: это, конечно, обесцвечивает мир, но зато делает его и контурно четким, и объемно ясным.
Соотношения между словом, глаголом и предложением, вообще очень неустойчивые, в соответствии со средневековой традицией понимаются конкретно и всегда определяются в формах естественного языка: что изрекается – то рѣчь (т.е. предложение), о чем глаголется – то глаголъ, но только слово имеет самостоятельное значение, только с ним связано содержание речи и смысл глагола.
Слово развивалось и формировало свою семантическую структуру на крыльях символа, исполнявшего роль структуры, скелета, на котором нарастала плоть словесных значений. Символ извлекался из контекста ближней формулы и концентрировал в себе самом смысл всей этой формулы традиционного образцового текста; с этого текста и снимался символический смысл, в семантической перспективе слова становящийся значением отдельной лексемы.
Изучая историю русского (в широком смысле) самосознания, замечаешь, что влияние со стороны других культур или заимствования из них не только не носят избирательного характера, но и вообще представляют собою иллюзию нашего сознания, это интерпретация, с точки зрения современного понятия, прошедших этапов в развитии народного духа. Анализ текстов – от Иоанна Экзарха до Григоря Сковороды – был попыткой уяснить особенности русского «икса» в уравнении известных и хорошо изученных мировых систем, более или менее закончивших круг своего развития и существующих не в образно-символическом, но в понятийном мышлении.
Разрушение традиционного символа в начале века стало толчком к развитию бессодержательного образа у модернистов, а преодоление этого последнего (вхождение в понятие) привело к опустошению понятия. Уничтожение образа и переосмысление понятия вовсе не «конец всего», поскольку слово-логос бессмертно, а простое восхождение на новую ступень семантического развертывания слова в данной культуре.